Вещая птица (по)беды  - Татьяна Коростышевская

– С Новым годом! – я выпила содержимое одним длинным глотком.

– Как все прошло?

– Маму мою не видела? – я поискала взглядом, схватила с подноса ближайшего официанта бутылку и приникла к горлышку.

– Ты оборачивалась! – обвинительно пискнул подлетевший Пак. – Я точно вам говорю, от нее зверем несет.

Я кивнула и разжала пальцы, отпуская пустую бутылку в последний полет:

– Маму найдите, сейчас сюда паладины лета ворвутся.

Два раза просить не пришлось, Джоконда и Пак синхронно нырнули в разные стороны.

Я повернулась ко входу:

– Именем дома Лета! – на пороге воздвигся четырехрукий Эсмеральд.

Музыка сбилась с ритма и смолкла, следом смолк шум толпы. Я выдержала двадцатисекундную паузу, пока последние шепотки не поглотила тишина:

– Позвольте узнать, по какому праву паладины Лета врываются на мой праздник?

Говорила я хорошо, глубоким уверенным контральто, именно таким голосом могла озвучивать свои приказания королева какой-нибудь маленькой, но гордой страны.

Из-за спины Эсмеральда показалась закутанная в черный плащ фигура. Эмбер приближался, не касаясь пола. Как же я раньше не замечала, что он становится Господином Зимы? Все его колдовство в последнее время об этом просто вопило. Зимнее было колдовство, не летнее.

Эмбер снял капюшон, его снежно-белые волосы рассыпались по плечам.

– Мы пришли поздравить леди Сирин со вступлением в брак.

Я досчитала до двадцати и поклонилась:

– Поздравления принимаются. Особенно приятно получить их не только от дома Лета, но и от дома Зимы.

Я обернулась к оркестрантам и взмахнула рукой:

– Праздник продолжается!

Музыканты не сразу, но все-таки возобновили прерванную мелодию.

– Чувствуйте себя как дома, – вежливо кивнула я Эсмеральду.

– Кажется, сегодня мы будем чествовать новую Леди-Изгнанницу? – негромко проговорил Эмбер.

Я перевела на него холодный взгляд:

– Кажется, в вас это удивления не вызывает.

– Кузнецова… – он смешался на мгновение, – я могу просить леди Сирин об аудиенции?

Я удивленно приподняла брови:

– В этот час? Ваше дело не может подождать?

– Смею настаивать.

– Что ж, – я пробежалась взглядом над головами танцующих, гости пришли в себя после появления паладинов на редкость быстро, от дальней колонны мне сигнализировал Пак, крошечный нюхач махал мне своей тирольской шляпой, показывая свободной рукой куда-то в сторону. Я прищурилась. У колонны стояла мама, с одной стороны ее придерживала под руку Жанка, с другой – Джоконда.

– Пойдемте.

Я провела Господина Зимы по коридору и уверенно толкнула дверь директорского кабинета. Ларса по понятным причинам там не было, и я заняла кресло во главе стола заседаний:

– О чем вы хотели со мной говорить?

Эмбер с любопытством оглядел обстановку, даже потрогал какие-то фигурки, стоящие на открытых настенных полках:

– Как тебе это удалось?

Я пожала плечами. Играть с принцем, ах, простите, с бывшим принцем, в недомолвки мне расхотелось:

– А почему ты уверен, что «это» удалось именно мне?

– Потому что ты жива, Кузнецова, – белые губы Господина Зимы растянулись в улыбке. – Если бы твой… – Эмбер использовал емкий и абсолютно неприличный эпитет, – сделал то, что планировал, ты бы уже была мертва.

– Ты хочешь сказать, что во время этого… акта передачи силы один из нас точно бы не выжил?

– Да. И я был уверен, что это будет именно твой… – это слово было другим, но также за гранью литературного языка. – Но когда узнал об его всесторонней подготовке с моей покойной супругой…

– Гриделень ушла?

– Еще нет, – ответил принц с небольшим разочарованием в голосе, – но это вопрос недолгий.

– И ты спокойно дашь ей умереть?

– Я ее предупреждал. Кузнецова, ты же сама слышала. Я говорил ей, что наша магия вступает в противоборство, что я превращусь для нее в яд.

Мне стало жалко влюбленную дурочку, даже плакать захотелось.

– Почему ты молчишь?

– Я думаю о том, что вы, фейри, сильно отличаетесь от нас, людей. О том, что для вас нормально пожертвовать жизнью влюбленной в вас женщины. Хотя, может, дело в том, что вы – мужчины. Я ни в чем не уверена. Эмбер, знаешь, Ларс говорил мне, что после обряда я смогу быть свободной, и он больше не будет преследовать меня. А оказывается, он врал? Или, может, – крошечная надежда все еще теплилась, – ты не сказал ему, что это смертельно для меня?

– Он знал, Кузнецова, – после паузы ответил принц. – Мне жаль.

Я все-таки не удержалась – по щеке скатилась одинокая горячая слезинка.

– Не плачь, любовь моя. Сама подумай, когда-то Ларс потащил тебя в Фейриленд, не будучи уверенным, что ты перенесешь путешествие. Если бы волшебства в твоей крови хоть чуть-чуть не хватило бы, ты бы закончила жизнь сразу после перехода.

Я об этом помнила, поэтому решительно шмыгнула носом и проговорила:

– Я разрешаю тебе называть меня по имени.

Сначала он улыбнулся, его ставшие льдисто-фиолетовыми глаза зажглись радостью, а потом все понял:

– Ты отвергаешь меня, Даша?

– Да.

Я прислушалась к себе. Сердце не екало от его голоса, не порхали пресловутые бабочки в животе, и кровь не становилась густой, как патока, и горячей, словно лава. Я его не хотела.

– Это не потому, что ты плох для меня. Я вижу в тебе хорошие черты. Ты же мог просто сказать Господину Зимы, где его возлюбленная и наблюдать его уход. Он все равно не стал бы жить без нее. Но ты сделал так, что я оказалась рядом. Я, единственное существо, которое могло дать ему имя.

– Как ты его назвала?

– Иван. Так же, как зовут моего отца, – с грустной улыбкой ответила я.

– А если я попытаюсь измениться ради тебя?

– Так не бывает, Эмбер, – проговорив это, я почувствовала, что это неправильно, что это имя уже ему не принадлежит, смытое или растворенное его новой сущностью. – Люди не меняются ради кого-то. Мне кажется, Ларс старался быть для меня хорошим, пока ты не заморочил ему голову близостью власти, он на самом деле старался.

– Ты сейчас под впечатлением от своей разрушенной любви, – сказал Господин Зимы. – Тебе нужно время, а я умею ждать. И мы с тобой рано или поздно будем вместе, Даша. Ты догоришь и возродишься для новой любви.

– Нет.

– Я умею ждать, – тихо повторил он.

В дверь поскреблись, в узенькую щелочку просунулась голова Пака: